elsie_flynn

Эмиграция это как смерть. Неважно, какой ты была в прошлой жизни, сколько тебе было лет и каких вершин ты достигла: все начинается сначала. Да, потом можно взять билет обратно, включить интернет или русское кино, - но тебя, прежней, уже не будет. Ты готова умереть завтра?

Эмиграция обдирает с людей все лишнее, они остаются такие, как есть. Или какими сами себя сделали.
Время расходится, как трещина, с годами все труднее становится понимать тех, кто остался. Моя работа не приносит мне морального удовлетворения. Я работаю за деньги. Еще за бенефиты. А самое главное - за 180 свободных дней в году. Я делаю свою работу хорошо, но я готова бросить ее завтра, если она станет мне не нужна.

Я знаю вкус свободы так, как вы знаете вкус комфорта. Или признания. Или долга. Или это вкус вины? Того, что делает вас неподвижными. Возможность поменять все когда захочется - мое главное достижение. Потому что жизнь это разноцветные ежики в голове. Ее можно проводить как в голову взбредет. Мы пришли в этот мир чтобы быть счастливыми.

Когда-то давно, в прошлой жизни, я была в гостях у сумасшедшей Лели. Леле было семьдесят шесть, она только что получила квартиру в Митино взамен дворницкой конурки на Пятницкой, где прожила всю жизнь.
Леля бегала по квартирке босиком и щебетала: на день рожденья, если доживу, непременно куплю занавески. А если помру, племянники пускай вешают, все равно им достанется. Она так рассуждала о собственной смерти, будто дождя ждала: пойдет-не пойдет. Ты была счастлива?

Когда я стану писателем, моя первая история будет про Лелю. Как она пришла и сразу попросила телефонную книгу: в рыбный магазин позвонить на Пятницкой, чтоб ее кота не выгоняли, - она приедет вечером, заберет. Этого кота как раз была очередь у Лели ночевать: она бездомных котов по одному к себе пускала, сегодня был его день.
Леля родилась семнадцатым ребенком в семье  очень многодетного московского дворника, и всю жизнь жила в дворницкой конурке на Пятницкой, под лестницей. А ее сестра зато стала переводчицей с английского и педагогом, а другая сестра - актрисой. А Леля всю жизнь на почтамте работала.
Когда я просила ее посидеть с моим сыном, она не брала денег, только обед я им оставляла.
Однажды она сказала, смущаясь, что познакомилась на бульваре с одной очень приличной дамой, и та спросила, мальчик у нее или девочка.
- А я забыла, - сказала Леля и покраснела. И дама посмотрела на нее как на ненормальную.
А в другой раз, когда она оставалась с ребенком у моей мамы, Леля уходила и плакала.
- Не могу повторить, что она мне сказала, но я никогда, никогда больше не приду, - говорила она, рыдая.

Мы к ней приехали последний раз году в девяносто шестом, летом, когда она квартиру получила в Митино.
Помню, как мы стояли под дверью, - я уже позвонила, - и слышно было, как ребенок бежит, босыми пяточками по полу стукая. Это была Леля, семидесяти шести лет, босиком и очень веселая.
- Такая квартира, тут даже ванна есть! Обязательно занавески ко дню рожденья куплю, если доживу. Ну, а если помру, пускай племянники вешают, какие хотят. Даже и лучше - все равно им достанется.
А на стене портрет Сталина прикнопленный, из газеты, пожелтелый весь.
Когда я буду писателем, я первую историю про Лелю напишу, обязательно.